vsemdobra

Нa гoдoвщинy cвaдьбы мyж пoлoжил чтo-тo в мoй бoкaл. Я рeшилa пoдмeнить eго нa бoкaл eгo cecтpы. На вечерней свадебной годовщине муж торжественно поднял бокал. Я последовала его примеру, но вдруг заметила: он незаметно сыпанул что-то в мой бокал. В животе холодом сжалось тревожное предчувствие. Я не стала рисковать. Когда все отвлеклись, я осторожно поменяла свой бокал на бокал его сестры, сидевшей рядом. Минут через десять мы чокнулись и выпили. И почти сразу ей стало плохо. Крики, паника. Муж побледнел так, будто сам чуть не упал. Я сидела и смотрела на него. В голове стучало: «Что ты задумал, любимый?» Сестру увезли на скорой. Все были в шоке. Я старалась выглядеть спокойно, но внутри всё дрожало. А когда муж вышел на улицу звонить, проследила за ним. Тихо, как тень. — Как это произошло? — говорил он взволнованно. — Нет, она не должна была пить… Я точно подменил бокал! Сердце замерло. Значит, я не ошиблась. Он действительно хотел меня отравить. Для меня всё это было приготовлено....

Бeздeтныe cyпpyги нaшли нa cкaмeйкe мaлышкy. Cпycтя 17 лeт oбъявилиcь poдитeли и зaтpeбoвaли нeвoзмoжнoe Городская больница №12, затерянная между шумных улиц и старых липовых аллей, давно стала символом противоречий. Её стены, выкрашенные в выцветший бежевый цвет, хранили десятилетия чужих слёз, надежд и молчаливых проклятий. Снаружи здание выглядело внушительно: чистые окна, ухоженный фасад, вывеска с гербом города. Но внутри, за стеклянными дверями, царила атмосфера, от которой сжималось сердце. Воздух пропитывался запахом антисептика и тихой тревоги. Пациенты, сидя в креслах-колясках или опираясь на трости, перешёптывались, боясь громко дышать. Персонал двигался бесшумно, как тени, избегая зрительного контакта. Даже цветы в вазах на стойке регистрации казались вялыми, будто чувствовали, что здесь, в этом святилище исцеления, давно перестали верить в добро. Главным винтиком этой машины был Максим Тимофеевич Лебедев — человек, чьё имя произносили шёпотом, словно заклинание, способн...

Бeздeтныe cyпpyги нaшли нa cкaмeйкe мaлышкy. Cпycтя 17 лeт oбъявилиcь poдитeли и зaтpeбoвaли нeвoзмoжнoe Лика и Николай вышли из дома своих друзей, где весело отмечался день рождения, и направились к себе. На дворе давно уже спустился ноябрь. На фоне тусклого света фонарей были видны падающие снежинки. Иногда слегка дул ветерок, подгоняя их вперед. – Какая красота! – залюбовавшись вечерним явлением, воскликнула женщина. – Это точно, – согласился муж, приобняв Лику. Они прошли некоторое расстояние, как вдруг супруга остановилась. – Слышишь? – спросила она у Коли. – Слышу, ребенок плачет, – ответил он, озираясь по сторонам. – Разве в такое время гуляют с малышами? Плач-то совсем младенческий,  – встревоженно продолжила Лика. – Причем, ребенок где-то рядом, только не пойму, где именно. Остановившись, молодая пара осмотрелась. – Кажется, в той стороне! – наконец сказал Николай, кинувшись в сторону городского парка. Там, на лавочке, уже покрывшейся снежком, лежал сверток, из которого...

Тopoпяcь дoмой пo УДO, oнa уcтупилa мecтo в aвтoбуce пoжилoй жeнщинe. Нo eдвa лeдяныe пaльцы сжaли eё зaпяcтьe… Дорога домой растянулась, как старая плёнка, застрявшая в проекторе — медленно, с треском, с ощущением, будто каждый километр требует от неё чего-то нового: дрожи в пальцах, боли в груди, слёз, которых она не позволяла себе пролить. Светлана мчалась по УДО — улице, что вела к прошлому, к тому, что когда-то было домом, а теперь казалось чужим, чуждым, как чужое имя. Ветровка на ней — потрёпанная, с обтрёпанным рукавом, который она машинально теребила, будто пытаясь вернуть себе что-то утерянное. Семь лет. Семь долгих, тяжёлых лет за решёткой — как будто время остановилось, замерло в серых стенах зоны, а мир за пределами продолжал двигаться, меняя улицы, лица, законы, души. А она осталась там — в прошлом, в боли, в пепле одной ошибки, одного мгновения, которое разрушило всё. В автобусе было душно. Воздух густел от запаха чужого пота, дешёвого мыла, усталости, въевшейся в одежду...